Контакт первой степени тяжести - Страница 18

Его провожали взглядами десяток человек. Но его никто не остановил.

Возможно, случайно – все просто растерялись от неожиданности. А возможно, что везение было здесь абсолютно ни при чем: Белов хорошо помнил, что в тот вечер во взгляде Бориса было нечто фатальное, светящаяся глазами врубелевщина, лермонтовина такая – мороз по коже.

И ясно, почему демоническая волна несла Тренихина в тот вечер.

Потому что в тот же день, часами пятью ранее, он, после месяца молчанья, решился и позвонил наконец Анечке Румянцевой, позвонил первый: в надежде занять у нее денег, чтоб выручить часы студента Магарадзе – предлог и повод был железный. А позвонив, он узнал, что Анечка вот уже месяц как не имеет места в подлунном мире: еще в начале декабря она, разорвав все его рисунки, которые он дарил ей в ноябре пачками, выбросилась из окна своего десятого этажа цековской башни и умерла, ударившись среди больших и малых Бронных об твердый и грязный асфальт.

* * *

«Господи, дай же мне сон!» – взмолился Белов.

Но Бог не давал ему сна.

«Боже ты мой! – вдруг ужаснулся Белов, вспомнив: – И зачем же я „Кыш, блин!" сказал этой девочке, попросившей автограф у меня перед самым банкетом? Ну за что я обидел ее? Вот же скотина, хуже скота – распустился ни к черту!»

От боли в душе Белов аж заскрипел зубами.

И в ту же секунду, как провалившись, заснул.

* * *

– О, на ловца и зверь бежит! – Власов встал навстречу входящему Белову, поднял в приветствии правую забинтованную руку. – Я как раз хотел повесточку вам послать.

– А что – разве так сложно позвонить? – удивился Белов. – Я же вам дал свой телефон.

– В нашем случае не очень удобно звонить. Не те у нас отношения, – многозначительно произнес следователь и, заметив удивление на лице Белова, пояснил: – Звонок-то к делу не пришьешь. Вам позвонишь – а вы потом откреститесь. Или вы, допустим, чего не поняли по телефону, не расслышали. Позвонишь порой, а потом выясняется, что вроде хоть ты и звонил, казалось бы, да не туда, видимо, попадал. А время идет, часики тикают, начальство сначала за холку треплет, а потом и шкурку приспустит… Иное же дело повестка – вещь осязаемая – раз и квас – под расписочку! Хотите, приходите, не хотите, не надо – пожалуйста – а расписка ваша уже в дело подшита, подколота! Дело пухнет, как морда утопленника, и, значит, споро делается поманенечку. Старо как мир, мудро! Ну, садитесь же, гость дорогой. То есть не то чтобы уж прямо садитесь, хе-хе… А присаживайтесь пока вот.

Белова страшно раздражала эта манера Власова говорить: уклончиво, с отводом глаз в сторону, с намеками, невнятными угрозами и каким-то наивным, открытым хамством, с наглостью на уровне детского сада.

Белов сел напротив следователя и слегка потянулся, так, что плечевые суставы сочно хрустнули.

– Как рука? – спросил он участливо, но не без удовольствия. – Сильно болит, поди?

– Да нет. Прошла. Еще вчера, – безмятежно парировал Владислав Львович, однако, кинув взгляд на свою руку, увидел повязку и болезненно поморщился: – Перевязал вот просто так, формально – чтобы писать меньше. У нас ведь как, у следователей – сплошная писанина. Все думают, что мы как Пуаро, как Шерлок Холмс: расследуем там, вынюхиваем, анализируем, думаем, а мы вроде Агаты Кристи – пиши и пиши, что в голову взбрендит, без всякого вмешательства ума, двадцать пять часов в сутки кряду – в черную голову, чего хочешь пиши, одно чистописание, мать его, прости господи!

Белов сочувственно кивнул.

Оба замолчали.

Власов даже отвернулся в сторону и вперил свои темные, как маслины, глаза куда-то туда, за окно, в серое небо, затянутое сизыми облаками. Там, на пламенеющей багрянцем ветке клена, сидела облезлая ворона и как-то тяжело, по-собачьи натужно гадила.

– Запор, – констатировал Власов и вновь замолчал, закрыв глаза.

Пауза затянулась сверх всякой меры и приличия.

«Заснул он, что ли? Специально жилы тянет, псина», – подумал Белов и громко, отрывисто кашлянул.

Власов вздрогнул и резко открыл глаза.

В глазах был испуг: видно, он действительно увлекся своей ролью и закимарил хоть и сидя, но вполне.

– Так по какому поводу вы меня повесткой-то хотели вызвать? – спросил Белов.

– Нет-нет, лучше вы начните, с чем пришли. У нас-то пустяки: глядишь, и тема отпадет сама собой. Я вас слушаю.

– Я вам вчера не успел досказать этот эпизод.

– А, в поезде?

– Да, в поезде. А как вы догадались?

– Очень просто: вы же его вчера мне как раз и недосказали. Логика, ничего больше.

– Ну вот, а сегодня я решил досказать. Мне кажется, что окончание этой истории играет самую существенную роль в деле исчезновения, так сказать. – Белов запнулся слегка. – Вы только выслушайте меня до конца и внимательно, и главное, будьте любезны, не сочтите меня за ненормального.

– Побойтесь бога! Какой же из вас ненормальный! Хе-хе! На это вы и не рассчитывайте: на психа скосить. У меня, скажу вам более, принцип: лучше психа засадить в качестве нормального, чем нормального – освободить.

– Простите, не понял вас? – удивился Белов.

– Да я и сам себя не очень понял, – немного смутился Власов. – А, вот что: я хотел сказать, что ни за что вас за ненормального не сочту. Что бы вы мне тут ни наплели, как бы ни крутились-колотились. Вот! Это будьте спокойны. Наоборот, я искренне считаю, что вы – уникум! – Власов поморщился, пошевелив пальцами забинтованной правой руки.

– Ну, хорошо. – Белов задумался, не зная, с чего начать.

Власов полистал бумажки, ища последний лист. Было заметно, что и сам он не очень хорошо помнит, на каком месте вчера остановился Белов.