Контакт первой степени тяжести - Страница 40

– Ну, хорошо. Чего они конкретно испугались, теперь-то уж не спросишь у них. Но куда потом подевались? Фантастика!

– Вот к этому все и пришли. И кончилось на этом.

– А следствие?

– Какое следствие?

– Погибли люди!

– Дело о гибели или убийстве, по нашим законам, может быть заведено только лишь при наличии тел, трупа или трупов. Здесь же всего-навсего – загадочное исчезновение. На этом официальные инстанции и успокоились.

– На чем – «на этом»?

– Ну, на том, что вроде шутку они такую учудили. Ведь это было первого апреля, – маршрут они уже заканчивали. Ну и, вроде того, сговорились шутники заранее с каким-то вертолетом. Он их и забрал. Палатка старая, не жалко было разрезать шутки ради. Специально и искромсали ее – для эффекта.

– Нет, в это я, честно говоря, совершенно не верю! А родители? Неужели они этим удовлетворились? Я бы, вот случись с моим ребенком…

– Вы-то – может быть! А эта группа состояла из воспитанников интерната «Интеграл». Существовало такое учреждение для одаренных в математике, вроде как школа-вуз: со всей страны собирали таланты. Из детдомов, сироты, «отказные», ну и так далее. У двух потом родители нашлись, нарисовались. Алкаши бомжастые. Хотели что-то слупить с интерната. Компенсацию за потерю будущих кормильцев, что ли? Словом, анекдот! Таким, конечно, не до истинных причин пропажи. Так что единственный итог – закрыли район.

– Все ясно.

– А вы, я чувствую, туда собрались сами?

– Не исключаю этот вариант. Друга найти надо же – вы не считаете?

– Надеюсь, вы туда не в одиночку намереваетесь отправиться?

– Могу вас взять в компанию. Финансовые вопросы я, разумеется, беру на себя. Хотите?

– Ну, нет! Я там уже бывал. Достаточно. А вы начали, мне помнится, что ваши дети вроде туда собрались. Надо их отговорить. Да? А вас кто будет отговаривать? Я?

– Меня некому отговаривать. Я холостой. Детей на самом деле никаких пока нет, хотя пора бы. Даже собак, кошек, попугаев, рыбок не имеется.

– Ну, а родители?

– Отец-мать умерли давно.

– А у него, у вашего друга? Который пропал? О нем что, кроме как вам, и позаботится некому? Или вас его родные на эти поиски ангажируют?

– Нет. Он был воспитан в детском доме. У него тоже – никого нет.

– Ну, вам двоим тут и флаг в руки. – Инструктор грустно улыбнулся и развел руками. – А что я вам еще могу сказать? Ведь вы и сами все поняли, я надеюсь?

* * *

Ключ повернулся в замке, и Белов не спеша вошел в свою квартиру. Скинул плащ. Прошел на кухню, поставил чайник. Открыл в прихожей дверцы антресолей и кладовки. Вот он, рюкзак. Так до сих пор и не разобрал его, с августа. Грязные рубашки, трусы, носки – в полиэтиленовом мешке, все это в ванную, на пол, рядом со стиральной машиной. Так. Это палатка. Котелок. Топорик. Крючья для костра. Штормовка. В чистке не была. Хоть после летнего вояжа, но сойдет. А джинсы чистые. Два свитера. Вот этот лучше. Шерстяной. Кроссовки? Да, в поезд. А в лесу – унтайки. Там снег, наверно, выпадал уж пару раз, небось. Спальный мешок. Так. Пара свечек. Веревка с карабинами. Носки. Две пары шерстяных и пара синтетических. Сойдет. Одна неделя – хватит. Спички. Зажигалка. Теперь пожрать. Тушенки шесть банок. Десяток бульонных кубиков, кофе, сахар, чай…И мыло? Ладно, мыло. Полотенце? Лишнее. Гречки килограмм. Спагетти? Пара упаковок. Нет. А, ладно, в коммерции куплю, прямо на вокзале. Консервы? Рыбы пару банок. О, соль! Чуть не забыл! Смешать соль с перцем для компактности. И это все. Ну, нет, не все. Накидку-пленку. Мокрый снег вполне возможен. А сапоги? Болотники? Да нет, болотники только затянут. Проще каждый вечер сушить обувь у костра. А ноги мокрые – это не смерть. Главное, чтобы не мерзли, не отморозить. Нож. Фонарь. Иголки-нитки. Бинт. Аптечка. Йод? На месте. Пластырь. Почти все. Еще одно… – Белов задумался. – Это, конечно, риск, но лучше б взять.

Он прошел в комнату и, запустив руку за картину, висящую на стене, с минуту манипулировал рукой – там, за картиной.

Рука вернулась с пистолетом Макарова.

* * *

Самое забавное, что этот пистолет подарил ему Борька. Давным-давно, еще в годы розовой юности.

В тот год – это было где-то в семьдесят седьмом, кажется – Борька колесил летом в окрестностях Поленова, на Оке. Ездил в Пущино, рисовал в Приокско-Терасском заповеднике. Попутно, разумеется, он зацепил и матрешку лет двадцати пяти, жительницу города Серпухов. Она там где-то подрабатывала летом в доме отдыха. Борька склеил ее так, без дальних прицелов и серьезных намерений, в качестве грелки, запарить перед сном карасика. Мимолетный летний роман.

Лето, понятное дело, кончилось. Любовь тоже пожелтела, засохла и облетела. Борька упаковал этюдник, сложил кисти-краски, проводил Валю – так ее звали – до дома, до Серпухова, попрощался, обещал не забывать-писать-навещать и скрылся в московском направлении.

Так как жениться он, конечно, не обещал, а детей вроде бы тоже ждать не приходилось – Борька всегда был предельно аккуратен и корректен в этих ситуациях – история эта, конечно, забылась уже к середине сентября.

Борис был уверен, что расстался с Валентиной навсегда.

Но ошибся.

Зимой, в феврале уже, совершенно внезапно, эта, казалось бы, напрочь отыгранная пластинка вдруг заиграла опять.

Они сидели в тот вечер – человек шесть – у Сашки Аникина, пили водку. Время было уже позднее, Борис слегка и всхрапнул уже за столом. Он в тот вечер загрузился немного выше ватерлинии. Ну, спит человек – ладно.

Вдруг он чухнулся, будто его кто толкнул изнутри:

– Ребят, я сейчас в Серпухов поеду!

– Опух, что ли? Время ж, глянь, – десять вечера.